Надя Макаренко: «Когда я пишу, весь дом в масле. Даже коты в краске ходят»

Брать интервью надо без повода. Именно тогда оно получается настоящим. К сожалению, в случае с Надей Макаренко сделать этого не вышло. Ещё свежи воспоминания о её первой персональной выставке в Сургуте под названием «Загадочная зверонхолия» и хочешь-не хочешь так или иначе это важное событие в жизни любого художника нельзя (да и не надо) обходить стороной. Но, справедливости ради, я хотел задать Наде вопросы и получить на них ответы намного раньше, чем её милые лисички, медвежата, котики и зайчики облюбовали стены культурного центра «Порт». Вот теперь исправляюсь. Я понимаю, что это не самое подходящее время, но лучше после выставки, чем никогда. Тем более, что наша героиня способна сделать настоящими не только жителей своих картин, но и даже это интервью.

— Начнём с банального. Вспомни тот момент, когда ты что-то нарисовала и осталась довольна результатом?
— Думаю, когда в детстве я рисовала на обоях за диваном, то была жутко довольна результатом.

— У многих творчество в подростковый период, мягко говоря, мрачное. Ты благополучно его проигнорировала, рисуя рыжих лисичек и пушистых медвежат или, всё-таки, пришлось отдать ему дань?
— Нет, проигнорировать мне этот период не удалось. Если в детском саду я рисовала счастливые большие семьи из жирафов и лягушек, то, будучи подростком, изображала смерть, агонию, одиночество. В то время в наушниках преимущественно играла тяжёлая музыка вперемешку с неоклассикой и чем-то готическим. Вся жизнь казалась вселенским тленом. Типичный кризис подростка у меня проявился во всей красе. Меня интересовали Ницше, антропоцентризм, анатомия. Кстати, в тот период я активно рисовала именно людей.

— А почему сейчас рисуешь только животных? Поняла, что любишь их больше, чем людей?
— Человек тоже животное. Но, отвечая на вопрос, могу сказать, что людей я тоже люблю. Это странная поляризация: мол, если одних любишь, то других — нет. По-моему, вполне реально это совмещать.

Просто звери и птицы по сравнению с великим и ужасным человеком часто очень уязвимы. Речь не об огромном гризли в лесу и заблудившемся страннике. Но, например, глаза детёныша тюленя, пойманного браконьером, или взгляд подстреленной птицы — это для меня повод взяться за кисти.

Помимо серьёзной и грустной стороны есть и другая. Животные — они милые, нелепые, настоящие. Понимаю, что многие после этих сладких эпитетов злорадно представят, как лев ест антилопу, или самка богомола убивает самца после спаривания. Но такова природа. Несмотря на всё это, зверьё трогает душу. Мне нравятся не только классические котики и енотики, но и непрезентабельные голые землекопы или выхухоли. Помню, как в передаче «В мире животных» Николай Дроздов сюсюкал как с любимыми всеми животными, так и с какими-нибудь змеями или пауками. Его любовь к живой природе просачивалась прямо сквозь экран телевизора.

— Как ты думаешь, твоя «зверонхолия» продолжится, или ты подумываешь о том, чтобы попробовать себя, например, в другом стиле?
— У меня очень много идей. Их целый океан. Я абсолютно не запираю себя в каком-то пространстве. Пока что мой зверинец стабильно изливается на холсты и на картинки с детскими иллюстрациями. Сейчас у меня в процессе создания новая весенняя серия и ещё, кстати, птичья готовится. Попутно участвую в художественном марафоне.

— Ты ассоциируешь себя с лисицей. Это сразу понятно. Даже волосы у тебя соответствующего цвета. Что ещё общего у тебя с этим зверем?
— Все почему-то считают меня рыжей, хотя в плане цвета волос я скорее золотистый ретривер.

Как объясняют мои друзья, «рыжесть» мою они видят, исходя из цельного восприятия образа и характера. Мне кажется, что из лисьего у меня нос, пышный рыже-золотистый хвост и какие-то определенные повадки, типа повышенной игривости.

Кстати, смешно было однажды найти свои детские фотографии, на которых я предстаю в костюме лисицы на новогоднем утреннике. Всё-таки не зря меня на лисоньках заклинило.

—  Сальвадор Дали говорил «Для начала научитесь рисовать и писать как старые мастера, а уж потом действуйте по своему усмотрению». Ты согласна с этим выражением?
— Дали был известен не только своим почитанием классиков, но и дерзким поведением, за которое его исключили из академии. Выражение такое же спорное и противоречивое, как и сам художник, который мне, кстати, нравится, и чей дом-музей в Фигерасе произвёл на меня впечатление. Боттичелли, Караваджо, живописцы эпохи Северного Возрождения — многие старые мастера меня восхищают, но моим последним желанием было бы писать, как они. Или как кто-либо еще. Зачем? Это буду не я. Это изначально не мой путь.

— У кого ты вообще училась и на кого равняешься в своём творчестве?
— Ни у кого не училась. Лелею интуитивное наивное рисование. Был порыв пойти на какие-нибудь курсы, но страх потерять себя победил. Когда тебя учат, то уже очень трудно потом отличить, где «ты», а где «не ты». Люблю наивное искусство: Анри Руссо, Нико Пиросмани, Серафину Луи. Ван Гог, Михаил Врубель и Марк Шагал мне очень интересны, хотя они и обучались в той или иной мере рисованию. Также мне очень близка Фрида Кало.

—  Как ты хочешь изменить зрителя своими картинками? Или ты не ставишь перед собой такие глобальные цели?
— Картинками я хочу повеселить зрителя или умилить, вызвать прилив нежности и добра. Это касается иллюстраций или холстов с весёлыми сюжетами (например, звери-музыканты или котозябра).

Картинами я хочу донести до человека чувства живых существ, которых он нередко обижает. Многие посетители выставки прониклись к глазам животных, через которые я старалась выразить звериные эмоции. Хочется верить, что мне хотя бы немного удалось расшевелить зрительское нутро.
— Что для тебя значит твоя первая персональная выставка, стала ли ты серьёзнее относиться к тому, что делаешь?

— Это шанс начать жить, как мне всегда хотелось. Это исполнение мечты. Это сказка. Это невероятное стечение обстоятельств. Я серьёзно отношусь к тому, что я делаю.

Персональная выставка работ сургутской художницы Нади Макаренко «Загадочная зверонхолия» отражает авторское представление о тайнах животного мира. В экспозицию вошли картины, выполненные как маслом, так и акварельными карандашами. Красота и непохожесть героев картин: лис, волков, кошек и тигров, птиц, зайцев, завораживает. В их глазах читаются эмоции, свойственные людям: радость и грусть, хитрость и наивность, доброту и боль. Каждая работа интересна еще и своим глубоким содержанием: многочисленными отсылками к художественной литературе, вопросам защиты животных во всём мире, уникальным способностям каждого вида. Своё вдохновение художница черпает от самых известных представителей «наивного» искусства, или, как его больше принято называть, «примитивизма»: Анри Руссо, Нико Пиросмани и других. Надя не училась рисованию профессионально, но уже в детском саду её рисунки отличались от рисунков сверстников: она виртуозно изображала большие семьи жирафов, лягушек, а родители всячески подогревали её интерес новым набором фломастеров или энциклопедией про животных. «Порой, художники слишком много думают о свете, тени, перспективе и мало думают о том, что вкладывают в свою работу. Расчётливое искусство и перерисовывание реальности превращает живопись из акта искреннего творчества в техничное ремесло с автоматизированными процессами», − считает художница.

—Долго к выставке готовилась? Пришлось что-то дописывать?
— Было готово лишь две-три картины. У меня была постоянная работа, требовавшая очень много внимания, на рисование времени и сил обычно попросту не оставалось.

Между тем, Сергей Нестеров из культурного центра «Порт» увидел у меня в социальной сети картину «Звёздный лис», сказал, что это «очень норштейновский лисёныш» и предложил выставку. Говорит, мол, а есть ещё у тебя такие? А у меня не было. Зато был целый звездолёт с идеями.

Затем вдруг появилось и время для их воплощения в связи с тем, что я ушла с работы. Обозначились точные сроки выставки, и я активизировала все свои резервы, чтобы за полтора месяца подготовить недостающие полотна. Я забывала есть, ложилась спать в девять утра, рисовала параллельно несколько картин. Потому что были цель, время, желание и средства. Мне очень помогли мои близкие люди, поддерживали меня.

— Как ты считаешь, ситуация с выставкой Серова — это наваждение, или люди действительно в одночасье прониклись к классическому искусству?
— Сходили — и прекрасно. Радуюсь за народ. Да что уж там — и за Валентина Александровича Серова приятно. Говорят, ажиотаж связан с тем, что в одной выставке было охвачено сразу много полотен. Так что, многие, наверное, решили сходить «оптом», чтобы по разным галереям не путешествовать.**

— В мире передовых технологий не возникает соблазна перестать пачкаться краской (кстати, ты  в этом вопросе аккуратна или сама, когда пишешь, становишься холстом?), сесть, например, за компьютер и рисовать в нём?
— Соблазна вообще такого не возникает. Я периодически развлекаюсь с картинками в «пэинте», но что-то более или менее значимое никогда не стану там рисовать.

Мне очень важно пачкаться, делать жирные мазки, трогать, взаимодействовать с живым материалом. Если бы я была мужчиной, то сказала бы, что компьютерное рисование для меня подобно резиновой женщине. Когда я пишу, весь дом в масле. У меня даже коты в краске ходят.

Я очень экспрессивно творю. Всегда смеюсь от картинок в интернете, на которых художник в белоснежной рубашке на чистейшем мольберте кладет аккуратные стерильные мазки не испачканными руками. В общем, я хрю-хрю.

— Есть ли какая-то картина, которая тебе особо дорога?
— Есть. Совершенно безумное количество людей хочет купить «Звёздного лиса», но я не продаю его. Он мне дорог. Эта картина с особенной историей, она писалась около двух лет, наверное. Долго стояла неприкаянной, неоконченной. Могла иметь множество вариаций в итоге.

И, кстати, возвращаясь к самому первому вопросу, «Звёздный лис» — это та самая картина, которой я довольна. К тому же именно благодаря ему случилась «Загадочная зверонхолия», и начался мой путь художника.

— Ты продаёшь свои картины? Тебе не жалко с ними расставаться?
— Картины продаются. Чтобы писать новые, нужны средства, и материалы для этого недёшевы. Расставаться очень жалко, особенно с некоторыми. Я воспринимаю их всех, как своих детей в каком-то роде. Я не пишу не заказ, не делаю копий, поэтому абсолютно каждая картина для меня много значит. Они писались от всего сердца.

Но с картинами и в другом смысле, как с детьми: настаёт время, и птенчиков надо отпустить из гнезда, чтобы они жили своей жизнью, кого-то радовали. У меня однокомнатная квартира, и если я решу повесить каждый свой рисунок или картину, боюсь, у меня не хватит стен. Каждому своему отпрыску я желаю хорошего хозяина, который будет его любить и никогда не уберёт на антресоль.

Дальше
Яндекс.Метрика